П'ятниця, 12 жовтня 2018, 13:30
Коли більшість українців тільки починали пізнавати соціальні мережі, Ліза Готфрік уже писала відверту поезію та викладала епатажні фото у свій "Живий журнал".
"Юная и голая – это же прекрасно, есть на что посмотреть", – коментує свою ранню творчість Ліза.
Вона – епатажна київська поетеса, авторка балад та прози, психолог, а з початку війни з Росією – ще й волонтерка.
Тепер ми зустрічаємося в затишній кав’ярні з розсудливою жінкою, вона одночасно і схожа, і дуже відрізняється від ранньої Готфрік. Ліза розповідає про образ Мами, який їй дуже імпонує, творче дорослішання і тему сексу в своїх творах.
Переломним моментом для Лізи багато в чому стала війна. Вона припинила вести богемний спосіб життя, повернулася до професії психолога і почала волонтерити в АТО. "Когда началась война у меня был сильный шок, практически реакция ступора. Но у меня получилось с этой реакцией справиться и включиться", – пригадує Ліза.
Разом з тим поетеса, яка раніше активно виступала в Росії та має дружні контакти з місцевими митцями, відкрито каже – вона би ще раз поїхала в Росію з віршами, але не за грошима, а для висловлювання.
Ми поспілкувалися з Лізою про її творчість, сприйняття війни між українцями та росіянами, роль мистецтва в політиці та її власний погляд на вибори. Ми залишаємо відповіді Лізи мовою оригіналу, оскільки, перекладаючи текст, ризикуємо втратити в ньому характер та емоції поетеси.
"Украинцы секси. Но это не про вызывающее поведение, а про силу"
– Почнемо, напевно, з творчості. Коли з'явився ваш образ, він був достатньо епатажним, екстравагантним, особливо для того часу. Це і є ви, чи ви вирішили бути такою?
– Странно, если бы этот образ был вообще не связан со мной. Тогда был период сильной открытости, откровенности, мне нравилось позировать, провоцировать.
Сейчас тот эпатаж выглядит достаточно невинно. Теперь в этих ваших твиттерах чуть ли не каждая вторая малая обнажается и пишет про свои приключения для привлечения внимания, не говоря уже про "Тумблер". И это уже не считается чем-то таким. Юная и голая – это же прекрасно, есть на что посмотреть.
Но в моих фотографиях тогда был очень важный художественный момент, показ себя – это часть поэтического образа. Поэт же перед миром всегда голый.
– Не сумніваюся, що вам доводилося зіштовхуватися з критикою у зв'язку з цим.
– Вы знаете, умеренно. Не так как это могло бы быть. Мои тролли часто потом начинали эльфить и восхищаться, сильной агрессии я не видела. Ну а в реале даже самые агрессивные часто оказываются вежливыми и с глазами в пол. Встретят меня и начинают стесняться, смущаться…
С реальным хейтингом я столкнулась намного позже, когда в прошлом году была эта история с конкурсом на Григорьевскую премию.
– Що саме тоді сталося? Наскільки пам'ятаю, вас номінували, і ви зіштовхнулися з двобокою агресією.
– Когда начался скандал, я находилась в Виннице на занятиях в медуниверситете, у меня был курс по психиатрии, углубленный для психологов. Я на лекциях, у меня очень плохой интернет. Обрывками до меня начинают доходить вот эти все сообщения. Сначала от наших горе-патриотов, про то что я запроданка и поеду до клятых за штукой.
Затем включается противоположная сторона. Пьющая русская писатель товарищ Курчатова находит мой текст "Воспитает Россия простором", и всех понесло. К вечеру моя "личка" завалена оскорблениями, в фейсбуке возникает оживлённая дискуссия по поводу того, чем я там в АТО занималась, что я бендеровка, что я националистка и ем на завтрак детей Донбасса. Кстати, текст "Воспитает Россия", с которого скандал начался, я написала за год до войны, такое я называю поэтическими предчувствиями.
– Як ви відреагували?
– На это во мне включается тролль. Я пишу, что "Россия" не в подборке, а вот "Галя Ярова" как раз в подборке. А там кровавая национальная драма.
И тут начинает происходить реальный треш: мне пишет огромное количество душевнобольных, что меня убьют. Это переходит грань, я перестаю иронизировать, меня включает эмоционально. Сейчас я понимаю, что могла на это все реагировать как врач, но знаете, когда за вечер пару сотен сообщений с угрозами, оно зацепило.
Я начинаю писать посты про взаимоотношения – Россия – Украина. И это еще большую реакцию вызывает, у всех полыхает и пригорает. На следующий день выходит сюжет по "России 24", где меня учат, как надо рифмовать и про что писать. То, что "Яровую" показывают по российскому каналу в прайм тайм, что само по себе прекрасно, это даже большая диверсия, чем я планировала.
Товарищ Левенталь, руководитель премии в сюжете "Россия 24", так интеллигентно щуря глазки рассказывает, что садить меня не за что, но видом своим показывает, что за что можно и придумать. Правда, в сюжете были те, кто про меня хорошо отзывается, великий поэт Всеволод Емелин например.
– У результаті ви таки не поїхали?
После сюжета и статьи возникает неловкая ситуация, скандал полыхает, я полна решимости ехать. Но оргкомитет все затягивает с покупкой мне билетов. У меня на тот момент было плохо с деньгами, так было очень много учебы по травмотерапии и я еще потеряла работу, которая приносила неплохой доход. И так получилось, что у меня тупо не было денег на поездку в Питер, бывает. Тогда я намекнула читателям, что неплохо было бы помочь, и это становится поводом снять меня.
Я тогда поняла, как происходил террор в Советском Союзе. Вот он так и происходил. Все с одной стороны "на милом", все очень интеллигентные люди. А потом эти интеллигенты идут в Большой дом и строчат доносы, чтобы выслужиться.
– У вашій творчості багато теми сексу. На це не скаржилися?
– Не так уж и много. Секс – это тема моей прозы, и прозы у меня пока мало. Проза – это время, а времени у меня иногда не хватает на сон. Порно-хоррор повесть "Насквозь", которую я давно продумала, пока вообще нет времени изложить. В моих жестких балладах секс является просто частью сюжета, это не порно. А вот в лирике тема секса только косвенно проскальзывает.
– Відповідаючи на подібне питання, ви якось сказали, що українок вважаєте дуже сексуальними.
– Да и не только женщин, и мужчин тоже. Украинцы – секси. Но это не про вызывающее поведение, а про силу. Ведь именно эта жизненная сила и витальность, которая Украине дает возможность 800 лет существовать в условиях отсутствия своей государственности.
Государство тут устанавливалось если, то в основном как франшиза с востока или запада. Но в итоге эта чужая государственность, тут не совсем работает и приживается, что при при Австро-Венгрии, что при Российской Империи, что при СССР. Хотите нам что делайте – делайте, но мы всё равно вашего царя и вашего короля и генсека имели вообще в виду, мы все сами по себе и себе на уме.
Сексуальность украинцев даёт возможность не потерять самость, а даже частично ассимилировать империи, превращая их тут в Украину, даже при отсутствии государственности не теряя себя.
– Але на теми сексу в Україні є певні табу, навіть на законодавчому рівні. Депутати, наприклад, реєструють законопроекти щодо публічного вираження власної орієнтації. Це нормально?
– Это парадокс. Украина совмещает в себе очень сильную табуированность этой темы с очень сильной энергией секса. Может табуированность этой темы, она как раз призвана смирять эту витальность. Во всяком случае, пытаться смирять.
Но это, конечно, бывает комично, когда наши барышни, которые всегда отличались темпераментом, могут долго жить очень раскрепощенной сексуальной жизнью, а потом, в публичном пространстве – включать морализаторство и "Що люди скажуть?".
"Украине российская государственность чужда. Хотя нам и своя, вдруг получившаяся, чужда"
– До періоду війни українська та російська мистецька тусовка була пов'язана між собою?
– Да, я помню, в 2012 году мы с подружкой ездили в Питер по литературным делам, я собирала материалы к сценарию. Думаю – сделаю творческий вечер и наварю борща. Есть там один литературный кабак "Борей", они там сидят, о литературе без закуси трут. В итоге пока мы с подружкой борщ варили, я накидалась и заснула.
Подружка говорит, что всем понравилось. Левенталь, про которого я упоминала, съел пять тарелок, хотя даже внезапно появившийся на борщевании наш запроданець журналист Чаленко съел всего четыре. Так что, связь конечно есть, они борщ наш всегда готовы… Закрутки, борщ и наши бабы – это же для них объекты зависти.
– Чи змінилося щось у ваших безпосередніх взаєминах?
– Там, где была настоящая дружба, не поменялась, конечно. Но мы пока существуем в условиях войны, и эта война закончится не ясно когда и чем. Да и война сама странная – вроде она есть, а вроде и нет. Книги ввозить нельзя, а промышленное оборудование – можно. Вроде страна-агрессор, а вроде антитерорристическая операция. Эта двойственность выматывает всех.
Но те контакты, которые были действительно на человеческом уровне, понятное дело, остались. У меня много читателей в России, я их очень люблю и не испытываю никакой ненависти по отношению к ним. Я русскоговорящая украинка и я всегда акцентирую на этом внимание, что всё-таки русский язык – это не монополия России, как они это ни пытаются пропагандировать.
Я люблю мову, я пишу песни на мове, но русский – тот инструмент, который мне иногда подходит больше для прозы. И говорю я на русском, хотя мову отлично знаю.
– Вас сприймали якось гостро через те, що ви займалися волонтерством, допомагали воїнам АТО, ваші російські друзі?
– Нормально воспринимали. Были даже те, кто пройдя чеченские кампании со стороны России, давали мне практические советы, как в поездках себе обеспечить минимальный комфорт. Например, в берцы на ночь можно класть женские прокладки, они влагу впитывают. Сухие ноги – там это важно.
Но когда был скандал, да, были люди, которые остро реагировали. Доходило до абсурда, например, обсуждения, что туда я ездила не как психолог, а для занятия жертвенной проституцией. Странно себе люди представляют войну.
– Ви сказали, що до своїх прихильників у Росії ви ставитеся однаково. А вони до вас? Ви відчуваєте, що вас стали менше читати?
– Я знаю, что меня ждут в Москве, знаю, что меня ждут в Питере, знаю, что меня ждут в Екатеринбурге. У меня там есть своя аудитория, свои люди, которые меня читают. В этом же и прикол, что несмотря на какие-то идеологические противоречия, всё-таки, творчество – это то, что объединяет, а не то, что разъединяет.
– Тобто мистецтво поза політикою?
– Нет, мистецтво всё равно всегда в политике, как не крути, но мистецтво – это, всё-таки, инструмент. Возможность какого-то политического высказывания, но не банального политического высказывания, там, "Банду геть!" или "Путин – мудак!", а что-то сказать о своей земле, о своей территории, о том, что тебя питает.
– Ви це робите? Ви намагаєтесь мистецтвом якось просунути цю ідею – сказати про свою державу, розповісти своїм супротивникам?
– Я упоминала текст "Галя Яровая", который тогда всех так взбудоражил. Мое дело какое – предсказать и предостеречь. Но не всем дошло про что там. "Вот–вот! Смотрите! Плохо – "Галя Яровая" убила москаля". Но она же не москаля убила, она чекиста убила, агрессора. Граждане, вообще, опомнитесь! Может, он вообще евреем был, в конце концов. Но этот текст, он во многом про отношения Украины и России и о роли женщины в этих отношениях. Так что пусть внимательней слушают и потом не жалуются.
– Як ви ставитеся до того, що українські артисти їздять виступати в Росію?
– Я понимаю, что бабки не пахнут, хотя они себе не пахнут, а другим твои бабки очень даже пахнут. Для себя я не отрицаю возможность делать выступления в России, мне от образа "русская поэт" есть что им сказать важного.
То есть, та же "Воспитает Россия простором", "Карма мрака", тот же "Вальс распад", который, вроде, вообще не про политику, a вроде и "ничего себе"…
"Курком щелкают ритм
Раз два три раз два три
Мы с тобою кружим
Только вниз не смотри…"
Или вот эти строки:
"Раз два три раз два три
Танцы на лобном месте
Женишочков в гробах
Доставляют невестам
Пряча тайны свои
В тяжести табакерки
Со случайных смертей
Снимаются мерки"
Это отсылки к российской истории. И пророчества на будущее
– Ви отримуєте закиди від українських колег за виступи в Росії?
– Я не езжу, во-первых, сейчас выступать в Россию. Я говорю, как художественный акт, я бы это сделала. Просто сразу хочу сказать, что это вопрос не бабок, не то, что, знаете "в Украине концертів мало, три рубля не несуть. Поїду я оце, короче, до кацапів, буду виступать". Это не та история, я не собираюсь ехать туда и кассы делать. Если ехать туда, то для высказывания.
Я не сторонница того, что если война, то давайте закроем глаза и сделаем вид, будто России не существует. Взаимодействие России и Украины имеет огромную-огромную историю и те кризисы, которые происходят сейчас – они уже происходили не раз, и они будут происходить не раз.
Потому что Украине российская государственность чужда. Хотя нам и своя, вдруг получившаяся чужда. То, что мы сейчас наблюдаем, – это реальное неприятие государства.
Ощущение, что в Украине на материнское всевластие не заходит отцовский закон. А Россия – страна, хоть и странного отца, но отца, а Украина – это, всё-таки, территория мамы, где ты, как бы, можешь действовать по закону, но если мама сказала, то лично тебе можно не по закону. И это всё, это всю систему государственности ломает.
Да, немного отвлеклась от шоу-бизнеса. Как по мне, пусть ездят, такая себе украинизация России, тоже диверсия.
– На вашу думку, цю відчуженість від державності можна змінити?
– Украина – уникальная территория с возможностью выбрать свой уникальный путь.
Русские чего от нас в шоке – они не могут представить, как существовать без царя-батюшки. А для нас царь – это противоестественно. У нас решает мама, причём не глобальная мама, а у каждого своя.
В этом есть положительные и отрицательные моменты. Положительная сторона – возможность создать не иерархическую систему власти, а государство-сеть.
Отрицательная сторона нашего матриархата – из-за неприятия общих правил часто вообще невозможно договориться. Украинцам свойственно договариваться, а потом передоговариваться, не поставив никого в известность. Так ничего не получится. Даже создавая свою уникальную государственность, без следования законам – никак. Мама и сеть – это отлично, но правило – оно правило для всех.
Потенциал у Украины огромный. Но есть очень много опасностей. Основная – не использовать шанс на создание уникальной государственности.
"Хочется поддержать тех, кто ставит интересы страны выше, чем свою личную выгоду"
– Розкажіть про волонтерство, як ви прийшли до цього?
– Я до 33-х лет фактически сидела на печи, вела очень богемный образ жизни. У меня была работа, не связанная с психологией, работа приносила мне достаточно неплохие деньги, но у меня не было какого-то желания помогать другим и развиваться в этом направлении. А потом я как включилась. Когда началась война у меня был сильный шок, практически реакция ступора. Но у меня получилось с этой реакцией справиться и включиться.
– Як це було?
Решив волонтерить как психолог и работать с военными, мне пришлось очень много поднимать материалов. В 2015 я все лето занималась учебой и подготовкой, работала по учебкам, а с осени начала ездить в АТО. Выезды были пол года.
Я ездила в горячие, на тот момент, места. Это была настоящая работа в полевых условиях. Я работала как тренер по 1–й психологической помощи, мы показывали ребятам приемы саморегуляции.
Кроме того мы проводили индивидуальные консультации, создавали программы против эмоционального выгорания. Мы искали способы помочь военным справиться с предельным стрессом, повысить стрессоустойчивость. Тут надо было разобраться и с особенностями стрессовых реакций, изучать на практике психологию экстремальных состояний. Тут помогали западные коллеги, у которых был опыт работы в горячих точках. Израильтяне очень помогали.
Но, стоит сказать, что пригодилась литература российских авторов. Например Китаев-Смык, один из ведущих российских специалистов по стрессу, он работал во многих сферах – от космической медицины, до военной психологии. Я знаю, что он охотно делился опытом и даже бывал в Украине после начала войны.
Хотя мне и предъявляли, что я бендеровка, я занималась волонтерством не из идеологических соображений. У меня мотивация была другой. Я размышляла так – люди попали в тяжелые условия, и им можно помочь.
– На жаль, є така тенденція, що, повертаючись з війни, люди вдаються до насильства, агресії. На вашу думку, держава веде боротьбу з цим?
– Сейчас много центров по реабилитации, действительно работа по реабилитации идет и она достаточно большая. Психологи, в том числе, психологи той службы, на которой я работала, проделали огромную работу по созданию реабилитационных центров, семейных консультаций, мест, которые помогают раненым справиться с пережитым.
Но какая бы работа по реабилитации и профилактике ПТСР (посттравматичний стресовий розлад - УП) не проводилась, ребята возвращаются назад и сталкиваются с социальными проблемами: с безработицей, с отсутствием денег, с отсутствием возможности устроиться, с негативным отношением к ветеранам, ну, типа "Та, ти АТОшник, ти хворий на голову". Кстати, что тоже немаловажно, в этом сыграли СМИ роль, с раскруткой тезиса, что все придут в "афганским синдромом".
Очень много говорили про постстресс, но мало по поводу того, что тяжелый стресс – это не только риск сломаться как личность, но и возможность вырасти очень сильно. Это называется посттравматический рост. И много ребят показали это. Они не ушли в алкоголь или насилие, а открыли бизнес, центры взаимопомощи.
Но социальная необустроенность в реабилитации – это самая большая проблема. И если парень возвращается обратно, у него двое детей и нет возможности платить за квартиру, понятное дело, он будет расстроен, понятное дело, он будет пытаться как-то снять это расстройство, в том числе, наркотиками, алкоголем.
Есть примеры, когда ветеранов посылают в санатории, но при этом там нет реабилитационных программ, поэтому есть случаи тяжелых запоев. Это всё социальные причины, с которыми пока работают не так активно, как с психологическими.
– Ця робота залежить значною мірою від законів, які ухвалюються. Ви берете участь у виборах до парламенту?
– Нет. Потому как не вижу той политической силы, с которой бы хотелось действовать. Выбор между олигархией и олигархией – это не то, что меня интересует. Хочется поддержать тех, кто ставит интересы страны выше, чем свою личную выгоду. А у нас таких практически нет.
Вы знаете, были же такие личности в мировой истории, ну, я не знаю… Голда Мейер. Люди, которые реально переживали за свою территорию, а не за свои бабки и шкурные интересы, а таких людей в украинской политике практически нет.
Молодое поколение политиков показывает себя слабо, они же больше показывают свои вещи, а не идеи. А старое поколение больше думает о наживе, а не об интересах общества. Личностей, о которых я могла бы сказать: "Он, да, вот, он иногда заблуждается, но я вижу в этом человеке искреннее сердце, я вижу в этом человеке огонь", к сожалению, я вижу очень мало. Вернее, вообще не вижу. Может они во многом блокируются системой, им не дают возможности проявиться пока что.
– Як можливо їм допомогти? Чи вони самі повинні?
– Я думаю, что здесь это показатель выживаемости нашего государства. Если через всю нашу систему пробьются молодые силы – шансы есть. Но даже если шанс будет упущен, Украина все равно продолжит существование.
У нашей земли сумасшедшая способность ассимилировать всех, кто сюда попадает. Вот, например, война. Тут же агентура российская давно терлась, ещё до событий. И что? Думаю, эти агенты уже такие украинизированные, что они уже консервацию закатывают на зиму и жену с тещей слушают.
То есть, как они возвращаться назад будут, я не знаю. Они заражены матриархатом. Украина сделала свое дело. Надеюсь, некоторые это прочли и испугались, что на грани провала. Хлопцы, не волнуйтесь, мы с вами.
Конечно, я думаю про политику. Тем более что у меня образование соответствует и опыт психотерапевтической работы, я справлюсь даже с буйными. Конечно, если бы я видела какую-то политическую силу, в которой был бы огонь, я бы ее поддержала.
– Представники шоу-бізнесу, якщо вірити чуткам, ідуть у політику. Уявіть, що в другому турі на президентських виборах Вакарчук і Зеленський. Ви б підтримали когось з них? Як ви взагалі до такої тенденції ставитесь?
– Нет, они не самостоятельные политические фигуры. Я, конечно, понимаю, что политик всегда актер. Но он должен быть государственным деятелем и мыслителем. Я бы больше поддержала какого-то ученого или изобретателя в сфере современных технологий.
Я понимаю всю тему карнавализации политики, которая уже давно произошла во всем мире, из закулисья решают те, кто не светится, а находятся в тени. Но за этих – нет. Хотя Зеленский мне более симпатичен. Он мой землячок, я сама в Кривом Роге родилась.
